Дьявол любил ходить в церковь.
Он любил белые стены маленьких провинциальных церквушек и величественную пыль собора Парижской Богоматери, непробиваемую лепную броню католических костелов и хмурый мрак кремлевских церквей.
Но больше всего Дьявол любил Киевскую Лавру.
Здесь, почему-то только здесь, переступая ворота, он всей своей кожей ощущал, что воздух пропитан дыханием его Учителя. И в золоте куполов отражалась лучезарность Его улыбки. Такой утешной, светлой и всепрощающей, вопреки всякой логике во веки веков прощающей людям все.
Но главное — небо. Нигде в мире Дьявол не видел, чтобы голубые глаза Учителя были так близко. Так, словно он стоял пред тобой и улыбался тебе своим прозрачным взглядом. Этим взглядом, — Дьявол чувствовал это так явственно, что от желания у него сводило губы, — можно было утолить любую жажду, умыться и смыть с себя весь пепел и прах этого мира.
Дьявол давно не видел Учителя. Если бы он пришел, Учитель, конечно, принял бы его. Но никогда не стал бы смотреть на него так, как глядел с небес на своих возлюбленных предателей и ублюдков. Особенно теперь...
У Дьявола была депрессия. Победа не принесла ему удовлетворения. Стало скучно. Последние годы Дьявол бездельничал. Ему больше нечего было делать. Кочуя по миру, он лишь наблюдал, как люди культивируют в себе его черты и констатировал, что герой нынешнего времени в точности списан с него. Этот герой был горд и честолюбив, умен и ловок, циничен, загадочен, демони-чен, талантлив, красив и сексуален. У него был жесткий острый взгляд. Он обладал грацией, живучестью и мертвой хваткой кошки. Соблазнял всех женщин, которые попадались под руку, стремился к богатству и власти и достигал того и другого любой ценой. В общем, кумир XXI века был в точности таким, каким позабытый богослов Ириней впервые описал его, Дьявола, еще в XI веке нашей эры.
Но нынешние люди не читали старых богословов. У них были свои романы и фильмы. И эти сюжеты сводили Дьявола с ума. Он, Дьявол, стал одним из самых любимых персонажей. Ему приписывали чувство справедливости, право на высшую кару и правду в последней инстанции. Его описывали лучшие писатели. Его играли лучшие актеры. Образ Князя Тьмы был загадочен, циничен и чертовски обаятелен. Создатели фильмов и книг не сильно стремились сжить врага рода человеческого с лица земли. Его любовно трепали по загривку, приговаривая: «Ах ты, старый проказник, наш милый мерзкий шалунишка!»
Человечество самозабвенно строило Дьяволу глазки.
Дьявол презирал людей, но ничего не мог поделать с ними, ибо они разделяли его точку зрения. Они ценили в себе только его качества и ни в грош не ставили тех, кто ими не обладал.
Дьявол стал их идеалом. Но он не разделял их идеалы. И ему не оставалось ничего, кроме как уйти на пенсию. Ведь невозможно причинить зло тому, кто уже причинил его себе сам.
...Дьявол купил билет, сел в троллейбус и поехал в Лавру.
Вместе с Дьяволом в церковь вошла девушка.
По ее зажатому лицу, голым ногам и непокрытой голове с несвежей побелкой волос он понял: она здесь впервые. Блондинка неуверенно подошла к прилавку, где продавались иконы и, протянув испуганную ладошку с тусклой мелочью, попросила у послушника «свечечку».
— Ах ты убожище! — взъерепенилась вдруг дебелая бабка. — И не постеснялась прийти с голыми ногами в Храм Божий! Пошла отсюда!
Блондинка отступила на шаг, как уличная собачонка, на которую ни за что, ни про что замахнулись палкой.
— Иди! Иди отсюда! Кому сказала!
Баба угрожающе засопела, испуская пары благочестивой ненависти. Ни отчаяние в затравленных глазах блондинки, ни синяк на ее убогой, по-детски острой коленке не вызвали у старухи и тени сочувствия.
Судьбы двух женщин предстали пред Дьяволом, как четко расчерченные карты дорог. Вот перекресток, а дальше их путь недолог. Старуха никогда не попадет в рай. Ее душу будут вечно гнать прочь, прочь, прочь в бесконечном мраке ада. А девушка никогда больше не придет в церковь. Сегодня она опять напьется, завтра тоже, через три года спьяну попадет под машину. Все скажут: «Сама виновата!»
«Тебе-то что? Уж если кто здесь и имеет полное право быть равнодушным, так это ты!»
Дьявол отвернулся к стене. Там безмолвно страдала икона Божьей матери. Мария в одежде из золотой чеканки глядела на него так, словно собиралась заплакать, и младенец со старческим лицом тоже едва сдерживал слезы.
Богу было все равно, какой длины юбка у блондинки, в какой цвет покрашены ее волосы и есть ли они вообще. Он глядел на нее с бессильной любовью широко открытым голубым небом. И для того, чтобы встретится с его взглядом, девушке достаточно было выйти из церкви и поднять голову вверх. Но она этого не сделает. Она побредет домой, глядя под ноги, матерясь и проклиная минуту, когда ей пришла в голову мысль прийти сюда. И Бог ничего не сможет изменить. Потому что наделил своих ублюдков правом собственноручно мостить себе ад.
«Тебе-то что?! Ведь знаешь, что разница между жизнью и смертью лишь в том, что при жизни еще можно что-то изменить».
Дьявол видел, как с людей сдирали кожу, вливали в беспомощную, пронизанную отчаянным страхом плоть, расплавленный свинец... Он видел убитых и убийц, и знал, что убийцы редко бывают хуже убитых. Стоило б немного изменить декорации, и блондинка прогнала бы старуху со своей территории пинками под зад. Так какая разница, что сейчас больно ей?
Икона укоризненно посмотрела на него. А небо — он видел из открытых дверей — было таким же безмятежно голубым и недостижимым.
Для него. Но не для них!
И дело не в том, кому сейчас больно. Как бы ни изобретательны были люди в искусстве причинять друг другу боль, любая пытка на земле имеет конец. В то время, как ад — бесконечен, из него нет возврата и все страдания там — навсегда. Там нет даже паузы между ударами, когда палач заносит над тобой руку. Там нельзя потерять сознание от боли. Там нет ни амнистий, ни смерти, которая может положить конец этой муке. Там только боль, беспросветная, каждому своя, без конца. И потому самое страшное, когда у тебя на глазах убива-только боль, беспросветная, каждому своя, без конца. И потому самое страшное, когда у тебя на глазах убивают этого чахлого, несчастного, атрофированного зародыша, именуемого душой. Зародыша, который первый и последний раз попытался открыть глаза.
«Я делал это тысячи тысяч раз. А сейчас эта женщина убивает его у меня на глазах, в то время как я стою с лицом плаксивого ангела-хранителя! Определенно, мир сошел с ума...» — подумал Дьявол. И вдруг ощутил давно забытую боль бунта. Боль пробежала по его жилам расплавленным свинцом, взорвала нутро.
«В конце концов, какого дьявола эта карга будет вершить у меня под носом судьбы людей?! Только потому, что страдает адской гордыней? Так здесь есть некто, имеющий куда больше оснований на это чувство!»
Сжимая в руках сломанную свечу, девушка шагнула к выходу. Но он загородил ей путь.
— Куда же вы?
Блондинка мутно посмотрела на него.
— Вы пришли к Богу...
(Икона Божьей матери удивленно открыла глаза.)
— К Богу, а не к этой старой суке, — твердо сказал он.
Старуха подпрыгнула на месте:
— Да кто ты такой!?.. — раскатисто выплюнула она. И осеклась, порезавшись о его взгляд. Придерживая девушку за локоть, мужчина в черном пальто вплотную подошел к ощерившейся бабке и глазами вдавил ее в стену.
— Вы пришли в дом Бога, — продолжал он. — А эта женщина совершила страшный поступок. Она пыталась прогнать из светлого дома Господа нашего заблудшую овцу, которая вернулась к своему Отцу. Отцу, который давно уже ждал свое бесприютное дитя, чтобы распахнуть для него любящие объятия. И теперь Бог покарает ее за это.
(Божья матерь открыла не только глаза, но и рот.)
Старая женщина закричала и рухнула на пол. Служба оборвалась, как лопнувшая струна...
— Что случилось? — отрывисто спросил худенький священник.
— Грешницу постигла божья кара, — спокойно объяснил ему Дьявол.
— Что? — испуганно переспросил тот.
— То есть, как это что?! — тяжело ответил Дьявол. — Как это что? Вы что, не верите, что всех грешников настигает божья кара?!
В ответ священник испуганно замотал головой и попятился назад.
— Вы, служитель церкви, не верите, что грешников постигает божья кара!!!
Голос Дьявола стал гулким, как колокол:
— Вы, служитель церкви, не верите?!
Голос заполнил пространство маленькой церкви, подобно волне, накрывшей хрупкую шлюпку. А где-то там, под плитами каменного пола, раздался рев. Смертельный рев разъяренного зверя.
— ВЫ НЕ ВЕРИТЕ!!!
— Верю!!! — истошно заорал священник. И, вонзив пальцы в серебряный крест на груди, рухнул на колени. — Господи, прости нас всех грешных!
— Господи, прости нас грешных! — взвыли прихожане, грузно падая на пол. Их лбы глухо застучали об пол, как гнилые арбузы.
Грянула оглушающая тишина. Стало так тихо, что Дьявол услышал дыхание Учителя. И шорох его теплой ласковой ладони, которой он погладил своих испуганных детей по поникшим головам. И шепот...
— Он простит вас, — с сожалением сказал Дьявол и отвернулся.
Выйдя на улицу, он зажмурился от слепящего света. Запрокинул подбородок вверх и открыл глаза.
Учитель смотрел на него своим безоблачным взглядом и улыбался...
ЕМУ?!
«Я и не знал, что у тебя есть чувство юмора», — буркнул Дьявол. И, помолчав, усмехнулся в ответ.
«Еще немного, я не выдержу, и пойду в проповедники, — сказал он. — Похоже, я единственный на земле, кто все еще верит в Бога».
«В конце концов, — добавил он про себя, — после выхода на пенсию, каждый заводит себе какое-нибудь наивное хобби».
Он любил белые стены маленьких провинциальных церквушек и величественную пыль собора Парижской Богоматери, непробиваемую лепную броню католических костелов и хмурый мрак кремлевских церквей.
Но больше всего Дьявол любил Киевскую Лавру.
Здесь, почему-то только здесь, переступая ворота, он всей своей кожей ощущал, что воздух пропитан дыханием его Учителя. И в золоте куполов отражалась лучезарность Его улыбки. Такой утешной, светлой и всепрощающей, вопреки всякой логике во веки веков прощающей людям все.
Но главное — небо. Нигде в мире Дьявол не видел, чтобы голубые глаза Учителя были так близко. Так, словно он стоял пред тобой и улыбался тебе своим прозрачным взглядом. Этим взглядом, — Дьявол чувствовал это так явственно, что от желания у него сводило губы, — можно было утолить любую жажду, умыться и смыть с себя весь пепел и прах этого мира.
Дьявол давно не видел Учителя. Если бы он пришел, Учитель, конечно, принял бы его. Но никогда не стал бы смотреть на него так, как глядел с небес на своих возлюбленных предателей и ублюдков. Особенно теперь...
У Дьявола была депрессия. Победа не принесла ему удовлетворения. Стало скучно. Последние годы Дьявол бездельничал. Ему больше нечего было делать. Кочуя по миру, он лишь наблюдал, как люди культивируют в себе его черты и констатировал, что герой нынешнего времени в точности списан с него. Этот герой был горд и честолюбив, умен и ловок, циничен, загадочен, демони-чен, талантлив, красив и сексуален. У него был жесткий острый взгляд. Он обладал грацией, живучестью и мертвой хваткой кошки. Соблазнял всех женщин, которые попадались под руку, стремился к богатству и власти и достигал того и другого любой ценой. В общем, кумир XXI века был в точности таким, каким позабытый богослов Ириней впервые описал его, Дьявола, еще в XI веке нашей эры.
Но нынешние люди не читали старых богословов. У них были свои романы и фильмы. И эти сюжеты сводили Дьявола с ума. Он, Дьявол, стал одним из самых любимых персонажей. Ему приписывали чувство справедливости, право на высшую кару и правду в последней инстанции. Его описывали лучшие писатели. Его играли лучшие актеры. Образ Князя Тьмы был загадочен, циничен и чертовски обаятелен. Создатели фильмов и книг не сильно стремились сжить врага рода человеческого с лица земли. Его любовно трепали по загривку, приговаривая: «Ах ты, старый проказник, наш милый мерзкий шалунишка!»
Человечество самозабвенно строило Дьяволу глазки.
Дьявол презирал людей, но ничего не мог поделать с ними, ибо они разделяли его точку зрения. Они ценили в себе только его качества и ни в грош не ставили тех, кто ими не обладал.
Дьявол стал их идеалом. Но он не разделял их идеалы. И ему не оставалось ничего, кроме как уйти на пенсию. Ведь невозможно причинить зло тому, кто уже причинил его себе сам.
...Дьявол купил билет, сел в троллейбус и поехал в Лавру.
Вместе с Дьяволом в церковь вошла девушка.
По ее зажатому лицу, голым ногам и непокрытой голове с несвежей побелкой волос он понял: она здесь впервые. Блондинка неуверенно подошла к прилавку, где продавались иконы и, протянув испуганную ладошку с тусклой мелочью, попросила у послушника «свечечку».
— Ах ты убожище! — взъерепенилась вдруг дебелая бабка. — И не постеснялась прийти с голыми ногами в Храм Божий! Пошла отсюда!
Блондинка отступила на шаг, как уличная собачонка, на которую ни за что, ни про что замахнулись палкой.
— Иди! Иди отсюда! Кому сказала!
Баба угрожающе засопела, испуская пары благочестивой ненависти. Ни отчаяние в затравленных глазах блондинки, ни синяк на ее убогой, по-детски острой коленке не вызвали у старухи и тени сочувствия.
Судьбы двух женщин предстали пред Дьяволом, как четко расчерченные карты дорог. Вот перекресток, а дальше их путь недолог. Старуха никогда не попадет в рай. Ее душу будут вечно гнать прочь, прочь, прочь в бесконечном мраке ада. А девушка никогда больше не придет в церковь. Сегодня она опять напьется, завтра тоже, через три года спьяну попадет под машину. Все скажут: «Сама виновата!»
«Тебе-то что? Уж если кто здесь и имеет полное право быть равнодушным, так это ты!»
Дьявол отвернулся к стене. Там безмолвно страдала икона Божьей матери. Мария в одежде из золотой чеканки глядела на него так, словно собиралась заплакать, и младенец со старческим лицом тоже едва сдерживал слезы.
Богу было все равно, какой длины юбка у блондинки, в какой цвет покрашены ее волосы и есть ли они вообще. Он глядел на нее с бессильной любовью широко открытым голубым небом. И для того, чтобы встретится с его взглядом, девушке достаточно было выйти из церкви и поднять голову вверх. Но она этого не сделает. Она побредет домой, глядя под ноги, матерясь и проклиная минуту, когда ей пришла в голову мысль прийти сюда. И Бог ничего не сможет изменить. Потому что наделил своих ублюдков правом собственноручно мостить себе ад.
«Тебе-то что?! Ведь знаешь, что разница между жизнью и смертью лишь в том, что при жизни еще можно что-то изменить».
Дьявол видел, как с людей сдирали кожу, вливали в беспомощную, пронизанную отчаянным страхом плоть, расплавленный свинец... Он видел убитых и убийц, и знал, что убийцы редко бывают хуже убитых. Стоило б немного изменить декорации, и блондинка прогнала бы старуху со своей территории пинками под зад. Так какая разница, что сейчас больно ей?
Икона укоризненно посмотрела на него. А небо — он видел из открытых дверей — было таким же безмятежно голубым и недостижимым.
Для него. Но не для них!
И дело не в том, кому сейчас больно. Как бы ни изобретательны были люди в искусстве причинять друг другу боль, любая пытка на земле имеет конец. В то время, как ад — бесконечен, из него нет возврата и все страдания там — навсегда. Там нет даже паузы между ударами, когда палач заносит над тобой руку. Там нельзя потерять сознание от боли. Там нет ни амнистий, ни смерти, которая может положить конец этой муке. Там только боль, беспросветная, каждому своя, без конца. И потому самое страшное, когда у тебя на глазах убива-только боль, беспросветная, каждому своя, без конца. И потому самое страшное, когда у тебя на глазах убивают этого чахлого, несчастного, атрофированного зародыша, именуемого душой. Зародыша, который первый и последний раз попытался открыть глаза.
«Я делал это тысячи тысяч раз. А сейчас эта женщина убивает его у меня на глазах, в то время как я стою с лицом плаксивого ангела-хранителя! Определенно, мир сошел с ума...» — подумал Дьявол. И вдруг ощутил давно забытую боль бунта. Боль пробежала по его жилам расплавленным свинцом, взорвала нутро.
«В конце концов, какого дьявола эта карга будет вершить у меня под носом судьбы людей?! Только потому, что страдает адской гордыней? Так здесь есть некто, имеющий куда больше оснований на это чувство!»
Сжимая в руках сломанную свечу, девушка шагнула к выходу. Но он загородил ей путь.
— Куда же вы?
Блондинка мутно посмотрела на него.
— Вы пришли к Богу...
(Икона Божьей матери удивленно открыла глаза.)
— К Богу, а не к этой старой суке, — твердо сказал он.
Старуха подпрыгнула на месте:
— Да кто ты такой!?.. — раскатисто выплюнула она. И осеклась, порезавшись о его взгляд. Придерживая девушку за локоть, мужчина в черном пальто вплотную подошел к ощерившейся бабке и глазами вдавил ее в стену.
— Вы пришли в дом Бога, — продолжал он. — А эта женщина совершила страшный поступок. Она пыталась прогнать из светлого дома Господа нашего заблудшую овцу, которая вернулась к своему Отцу. Отцу, который давно уже ждал свое бесприютное дитя, чтобы распахнуть для него любящие объятия. И теперь Бог покарает ее за это.
(Божья матерь открыла не только глаза, но и рот.)
Старая женщина закричала и рухнула на пол. Служба оборвалась, как лопнувшая струна...
— Что случилось? — отрывисто спросил худенький священник.
— Грешницу постигла божья кара, — спокойно объяснил ему Дьявол.
— Что? — испуганно переспросил тот.
— То есть, как это что?! — тяжело ответил Дьявол. — Как это что? Вы что, не верите, что всех грешников настигает божья кара?!
В ответ священник испуганно замотал головой и попятился назад.
— Вы, служитель церкви, не верите, что грешников постигает божья кара!!!
Голос Дьявола стал гулким, как колокол:
— Вы, служитель церкви, не верите?!
Голос заполнил пространство маленькой церкви, подобно волне, накрывшей хрупкую шлюпку. А где-то там, под плитами каменного пола, раздался рев. Смертельный рев разъяренного зверя.
— ВЫ НЕ ВЕРИТЕ!!!
— Верю!!! — истошно заорал священник. И, вонзив пальцы в серебряный крест на груди, рухнул на колени. — Господи, прости нас всех грешных!
— Господи, прости нас грешных! — взвыли прихожане, грузно падая на пол. Их лбы глухо застучали об пол, как гнилые арбузы.
Грянула оглушающая тишина. Стало так тихо, что Дьявол услышал дыхание Учителя. И шорох его теплой ласковой ладони, которой он погладил своих испуганных детей по поникшим головам. И шепот...
— Он простит вас, — с сожалением сказал Дьявол и отвернулся.
Выйдя на улицу, он зажмурился от слепящего света. Запрокинул подбородок вверх и открыл глаза.
Учитель смотрел на него своим безоблачным взглядом и улыбался...
ЕМУ?!
«Я и не знал, что у тебя есть чувство юмора», — буркнул Дьявол. И, помолчав, усмехнулся в ответ.
«Еще немного, я не выдержу, и пойду в проповедники, — сказал он. — Похоже, я единственный на земле, кто все еще верит в Бога».
«В конце концов, — добавил он про себя, — после выхода на пенсию, каждый заводит себе какое-нибудь наивное хобби».
Комментарии (8)
Странно... вчера я была в шоке... познакомилась недавно с одной девушкой, боже... такое ощущение, будто встретила своего двойника... те же увлечения.... то же любимое животное...та же любимая игра, даром, что в разные версии играем...
всерьез думаю об астрологических сестрах....
нет, это не то, у нас дни рождения не совпадают...или совпадают? не помню, надо посмотреть...
кажется, у меня и впрямь много сестер, кроме родной, Кристал. я знаю о них немного, но боже, как мы все похожи!..
Виндора, или по другому Lunochka, хоршая девочка, умная, смелая, ранимая, творческая, пишет стихи...
Sheida, уже даже и не помню, из-за чего мы с ней подружились, верная, ласковая, всегда рядом...
Лорелия, вторично новичок, любительница общения и фэнтезийного мира, всегда готова помочь в трудную минуту...
эти качества легко подходят к любой из них, я тасую их, словно колоду карт, раскладываю удивительный пасьянс переплетений судьб...
и все же я рада, что они есть...
всерьез думаю об астрологических сестрах....
нет, это не то, у нас дни рождения не совпадают...или совпадают? не помню, надо посмотреть...
кажется, у меня и впрямь много сестер, кроме родной, Кристал. я знаю о них немного, но боже, как мы все похожи!..
Виндора, или по другому Lunochka, хоршая девочка, умная, смелая, ранимая, творческая, пишет стихи...
Sheida, уже даже и не помню, из-за чего мы с ней подружились, верная, ласковая, всегда рядом...
Лорелия, вторично новичок, любительница общения и фэнтезийного мира, всегда готова помочь в трудную минуту...
эти качества легко подходят к любой из них, я тасую их, словно колоду карт, раскладываю удивительный пасьянс переплетений судьб...
и все же я рада, что они есть...
09:28
Лирическое
Я покину тебя на рассвете,
Я оставлю тебе дневник свой.
И лишь только забрезжит луч света,
Дверь закроется тихо за мной.
Я пройду по ступенькам к аллее,
Где мы счастливы были вдвоем,
Где прекрасные розы алели
И прохладой манил водоем.
Я отброшу все мысли о прошлом.
Я раскину два белых крыла,
Унесусь вслед за ветром - как сложно
Сделать шаг и забыть, кем была.
Но однажды вернусь в город свой,
Загляну я к тебе ненадолго.
Постою у стола, где лежит снимок мой,
Соберу своей жизни осколки.
А когда ты вернешься домой,
Бросишь взгляд на мой снимок с тоской,
Вздохнешь тихо, возьмешь дневник мой.
Со страниц прошепчу: "Я с тобой".
Я оставлю тебе дневник свой.
И лишь только забрезжит луч света,
Дверь закроется тихо за мной.
Я пройду по ступенькам к аллее,
Где мы счастливы были вдвоем,
Где прекрасные розы алели
И прохладой манил водоем.
Я отброшу все мысли о прошлом.
Я раскину два белых крыла,
Унесусь вслед за ветром - как сложно
Сделать шаг и забыть, кем была.
Но однажды вернусь в город свой,
Загляну я к тебе ненадолго.
Постою у стола, где лежит снимок мой,
Соберу своей жизни осколки.
А когда ты вернешься домой,
Бросишь взгляд на мой снимок с тоской,
Вздохнешь тихо, возьмешь дневник мой.
Со страниц прошепчу: "Я с тобой".
Комментарии (8)
Посвящаеться одному человеку.
Я вечером сижу, и этот стих пишу.
Пишу лишь для того, чтобы излить печаль.
Мне очень холодно сейчас, в ознобе я дрожу,
Невидящим я взором смотрю куда-то в даль.
И холодно ведь мне не от зимы прихода.
Огонь любви и дружбы я просто погасила
Неосторожным словом; ждет меня свобода,
Хотя об этом рок я просто не просила.
А может и не словом я дружбу разорвала,
Молчанием его я может оттолкнула.
Вина моя лишь в том, что писем не писала,
Как будто в воды Леты недавно я нырнула.
Теперь и он угрюм, хоть ранее он светом
В среде унылых будней был в школе для меня.
Ищу его улыбку в толпе бесцветной где-то,
Живу в холодной тьме, не вижу боле дня.
Пишу я этот стих и плачу очень горько.
Молюсь лишь об одном: чтоб он простил меня.
В письме кричу: "Прошу, не делай сердцу больно!
Я виновата, каюсь, не покидай шутя!"
Но нету мне ответа, ни писем от него.
Сочувственно вздыхает мне ветер за окном.
И снова пишу строки, зову в стихе его:
"Помиримся давай. Пусть будет ссора сном."
Я вечером сижу, и этот стих пишу.
Пишу лишь для того, чтобы излить печаль.
Мне очень холодно сейчас, в ознобе я дрожу,
Невидящим я взором смотрю куда-то в даль.
И холодно ведь мне не от зимы прихода.
Огонь любви и дружбы я просто погасила
Неосторожным словом; ждет меня свобода,
Хотя об этом рок я просто не просила.
А может и не словом я дружбу разорвала,
Молчанием его я может оттолкнула.
Вина моя лишь в том, что писем не писала,
Как будто в воды Леты недавно я нырнула.
Теперь и он угрюм, хоть ранее он светом
В среде унылых будней был в школе для меня.
Ищу его улыбку в толпе бесцветной где-то,
Живу в холодной тьме, не вижу боле дня.
Пишу я этот стих и плачу очень горько.
Молюсь лишь об одном: чтоб он простил меня.
В письме кричу: "Прошу, не делай сердцу больно!
Я виновата, каюсь, не покидай шутя!"
Но нету мне ответа, ни писем от него.
Сочувственно вздыхает мне ветер за окном.
И снова пишу строки, зову в стихе его:
"Помиримся давай. Пусть будет ссора сном."
Комментарии (3)
Я этот стих пишу для тех людей,
Кто знает дружбе и любви цену.
Кто верных мне помог найти друзей
И пережить с унылостью войну.
Кто выручал меня не раз в беде,
Подбадривал, когда мне было трудно.
Ворчал, если не мог найти нигде
Моих домашек, написанных не нудно.
Кто рассылал мне письма, и не раз.
Где темой было - Кубок Школы,
Мой рейтинг в Хоге, конкурс, много фраз,
О том как сильно любят меня в Гриффе.
Перечислять все имена не стану.
Не вижу смысла в этом длинном списке.
Ведь очень многих бы пришлось вписать
Мне Библии для этого не хватит.
Прошу прощения за то, что нету рифмы,
За этот не совсем удачный слог.
Ведь я пишу для вас от всей души,
всем тем, кого так сильно я люблю!)
Кто знает дружбе и любви цену.
Кто верных мне помог найти друзей
И пережить с унылостью войну.
Кто выручал меня не раз в беде,
Подбадривал, когда мне было трудно.
Ворчал, если не мог найти нигде
Моих домашек, написанных не нудно.
Кто рассылал мне письма, и не раз.
Где темой было - Кубок Школы,
Мой рейтинг в Хоге, конкурс, много фраз,
О том как сильно любят меня в Гриффе.
Перечислять все имена не стану.
Не вижу смысла в этом длинном списке.
Ведь очень многих бы пришлось вписать
Мне Библии для этого не хватит.
Прошу прощения за то, что нету рифмы,
За этот не совсем удачный слог.
Ведь я пишу для вас от всей души,
всем тем, кого так сильно я люблю!)
Комментарии (3)
Комментарии (3)
Комментарии (5)
Ну и денек!) я сонная, вынужденная отвечать на уроках!..)))) мрак!)))
улыбка не сходит с моего лица, у меня потрясное настроение))) и кажется, ничто не может мне его испортить...
накаркала. мама сказала прибрать в комнате. настроение теперь хорошее))) подруга предложила не сорить в комнате. как это возможно?! наверно, нужно иметь соответствующие гены)))
все, мама пришла и гонит убирать. но как не хочется...))))
улыбка не сходит с моего лица, у меня потрясное настроение))) и кажется, ничто не может мне его испортить...
накаркала. мама сказала прибрать в комнате. настроение теперь хорошее))) подруга предложила не сорить в комнате. как это возможно?! наверно, нужно иметь соответствующие гены)))
все, мама пришла и гонит убирать. но как не хочется...))))
Комментарии (2)
Ужасный день... я сижу за компьютером и слезы стоят в моих глазах... буквы расплываются и кажеться смешиваются...смешиваются в слова...
позорный день... мне никогда так не было плохо... я вся горю, а в ушах снова этот разочарованный голос "я думала, вы сделаете проект интересным..." я не могу... я сидела за партой и едва сдерживалась, что бы не заплакать от стыда...
одноклассники на меня смотрели с укором.... как мне стыдно...
позорный день... мне никогда так не было плохо... я вся горю, а в ушах снова этот разочарованный голос "я думала, вы сделаете проект интересным..." я не могу... я сидела за партой и едва сдерживалась, что бы не заплакать от стыда...
одноклассники на меня смотрели с укором.... как мне стыдно...
Комментарии (3)
Комментарии (8)